Предыдущая Следующая

Чтобы не растекаться мыслью по древу, отметим здесь основное отличие поэзии Нового стиля от поэзии Прованса. У провансальских трубадуров любовь была явлением эстетическим и чувственным, но совершенно анонимным (и это понятно, если учесть, что стихи, как правило, писались хозяйке какого-нибудь замка, и следовало блюсти ее честь и честь ее супруга, оказывавшего гостеприимство поэту). Последователи Нового стиля пошли "от противного": они начисто убрали из своей поэзии любые намеки на телесность любви и - сделав ее таким образом совершенно безобидной - смогли указывать и имя той, кому стихи посвящались. Женщина, превращенная в ангелическое создание, в их роизведениях уже не была ничьей женой, сестрой или дочерью, а всего лишь - символом духовного совершенства и "инструментом" приближения к Богу. У "новостилистов" уже не она становится главной героиней поэзии, а чувства, ею вызываемые.
Основными выразителями этого нового направления были Джино да Пистойя (Gino da Pistoia), Гуидо Кавальканти (Guido Cavalcanti), Лапо Джанни (Lapo Gianni), Джанни Альфани (Gianni Alfani) и Дино Фрескобальди (Dino Frescobaldi). Это были редкостные эстеты, кредо которых (говоря современным языком) звучало как "искусство ради искусства". Единственной их целью было наслаждение поэзией, независимой от всего и вся, включая интересы господ, содержавших трубадуров. Впрочем, новоявленные поэты могли себе это позволить, поскольку все они происходили из знатных аристократических семейств или же - из богатой буржуазии. Это была "золотая молодежь" Флоренции времен Данте.
Сам же Данте к ней никак не принадлежал - ни по происхождению, ни по средствам. Задиристый, худой, с гривой черных волос - он лишь издалека взирал на этих молодых людей, которые во всем превосходили его - и именем, и богатством. Особо он почитал Кавальканти, который был на десять лет старше его и был уже признан и знаменит как поэт. Гуидо был импульсивным, переменчивым и к тому же одиночкой (и в этом они были очень похожи с Данте). Во премя одного из перемирий, которые периодически возникали в борьбе между разными политическими партиями Флоренции, его - в возрасте всего лишь 12 лет - насильно женили на дочери Фаринаты дельи Уберти (Farinata degli Uberti) - знаменитого главы партии гибеллинов. Этот "политический" брак не имел успеха и так и не увенчался любовью, но Гуидо утешался в объятиях некоей Джованны. В часто возникавших спорах он - нетерпеливый и вспыльчивый - частенько отвечал возражавшим ему собеседникам градом камней.
И все же именно он оказался тем, кто ввел Данте в узкий круг избранных после того, как начинающий поэт Дуранте Алигьери прислал ему стихотворение в стиле, мастером которого считался Кавальканти. Разумеется, Данте написал это стихотворение потому, что поэзия была у него в крови. Но, вполне возможно, что вдохновило его на это желание "социального возвышения", если можно так выразиться. Трубадуры того времени возвысили поэзию в социальном смысле, облагородив некогда не слишком почетное "ремесло" поэта, принеся его ко дворам королей и аристократов. Персонажи их произведений были сплошь рыцарями, и их идеалы чести, верности и справедливости также стали рыцарскими. Таким образом родилась некая общность между аристократией и поэзией. Теперь 250 благородных семейств Флоренции вели жизнь "закрытого клуба" - общества избранных (объединенных как раз искусством) под названием "Società dei Torri", то есть "Общество Башен"- попасть в которое было делом архисложным. Представители буржуазии для вхождения в это общество тратили миллиарды. Так что для Данте - у которого их не было - посланный Кавальканти сонет являлся практически единственным "пропуском" для вступления в круг, который иначе был для него закрыт по причине его незнатного происхождения и скудных средств. Гуидо - сам обладавший талантом и потому различавший его и в других - протянул ему руку и ввел в Общество.
Для Данте начались счастливый период - пожалуй, единственный в его неспокойной жизни. Он стал частью "золотой молодежи" Флоренции, ему было двадцать лет и - несмотря на то, что кошелек его был пуст, а рукава платья потрепаны - девушки на улицах узнавали его, поскольку он был автором сонетов, звучавших во всем городе.
Сонеты эти были популярны не столько благодаря своему литературному совершенству и содержанию, сколько музыке. Как и многие его современники, Данте часто подбирал музыкальное сопровождение к своим стихам. Сам он не писал музыку, хотя, кажется, разбирался в ней. Поэтому он умело подбирал себе "коллег"-музыкантов: музыку к сонету "Amor che nella mente mi ragiona" написал Казелла (Casella), а к "Deh, Violetta, che in ombra d'amore" - Сокетто (Sochetto).
До нас не дошло сведений о том - какую жизнь вел Данте в кругу своих новых друзей. Наверное, это и к лучшему, если вспомнить о том, что писавший об ангелоподобных женщинах и исключительно духовной любви Гуидо Кавальканти, пресытившись прелестями Джованны, разделял затем (вместе с другом Лапо Джанни) ложе некоей Лапы - в духе самых распущенных сцен французского театра ХХ века, а Дино Фрескобальди был притчей во языцех из-за своих галантных похождений, благо, богатство, красота и знатное имя ему их позволяли. При этом члены "клуба" периодически собирались для обсуждения моральных проблем (sic!) "Нового стиля". Например такой: имеет ли право дама, которой изменил ее любовник, обзавестись новым - более верным?
И все же, несмотря на всю новизну, определенные каноны поэзии приходилось уважать. И каноны "куртуазной любви" - столь милой сердцу приверженцев Нового стиля - требовали, чтобы и Данте избрал себе даму в качестве поэтического и жизненного идеала. Возможно, именно поэтому-то он и вспомнил о Беатриче. Будем откровенны (ибо это ничего не отнимает у величия Данте и его поэзии): у Данте любовь родилась из поэзии, а не наоборот, как это принято думать.
Он никогда более не приблизится к ней после того, давнишнего, детского праздника. Сам Данте писал, что, дабы оградить возлюбленную от пересудов, он ухаживал за другими дамами, коих было множество. Но, видимо, он слишком нескромно "ухаживал" за этими синьорами, поскольку во Флоренции об этих "мнимых" ухаживаниях говорили как о самых настоящих, полнокровных романах. И слухи эти, должно быть, дошли и до Беатриче, коль скоро, встретив однажды Данте на улице, она даже не ответила на его приветствие.

Впрочем, это отнюдь не говорит о том, что и она была влюблена в Данте. Просто, зная о том, что он выбрал ее в качестве Идеала, говорил о ней, как о своей музе-вдохновительнице и зная, что все во Флоренции об этом знают, она возмутилась тем, что поэт (внимание которого ей весьма льстило) при этом имеет наглость утешаться в объятиях других дам.
"Примирение" их состоялось несколько лет спустя, когда они снова встретились на банкете по поводу ее бракосочетания с Симоне де' Барди. Данте говорит, что, снова увидев ее через столько лет, он так побледнел и задрожал, что один из друзей вынужден был увести его прочь из зала, в то время как подруги Беатриче подмигивали ей - счастливо улыбавшейся своему реваншу. Это была последняя их встреча.
Некоторые исследователи считают, что сразу после нее Данте отправился завершать свои штудии в Болонью, славившуюся лучшим в Италии (а возможно, - и в Европе) Университетом. Точно известно одно - в Болонье он определенно побывал, потому что от этого пребывания остался сонет - шутливый, но совершенно посредственный - посвященный Башне Гаризенда. Но точный период этого пребывания неизвестен. В Болонье он стал Доктором Наук. Кроме этого, единственным положительным моментом этого путешествия стала завязавшаяся дружба Данте с Чино (Cino), изгнанным из Пистойи по политическим мотивам и укрывшегося в Болонье.
До сего момента Данте был абсолютно чужд любым политическим событиям, потому как кредо приверженцев Нового стиля не требовало интереса к ним, напротив - всячески от них отдаляло. Но Флоренция того времени бурлила. После падения Гогенштауфенов гвельфы снова пришли к власти. Но Папа Григорий Х, не желавший быть под пятой у французов из Парижа и Неаполя, спас от их мести гибеллинов. В 1273 году между двумя партиями был найден компромисс, но тут вмешался Карл Анжуйский, принудив гибеллинов к бегству из Флоренции. В 1279 году в город прибыл кардинал Латино (Latino) - чтобы попытаться восстановить окончательный мир. При нем была создана новая магистратура - так называемая "dei 14 Buoniuomini", то есть "четырнадцати Добрых людей" - в которой восемь членов должны были принадлежать к партии гвельфов и шесть - к партии гибеллинов. Контролировалась же она тремя Приорами, число которых в дальнейшем выросло до шести. Это новое правительство, базировавшееся на Народном Капитане (Capitano del Popolo), Подесте (оба они, по закону, должны были быть не-флорентийцами) и на Приорах, которые вскорости отняли власть у магистратуры, назвали Синьорией. Трудно сказать - как эта "конструкция" действовала, известно лишь одно - результаты ее деятельности были плачевными.
Несмотря на все эти внутренние распри, Флоренция вела активную внешнюю политику. Во главе ее стояла "Лига Гвельфов" ("Lega Guelfa"), в которую вошло большинство тосканских городов. Против нее выступали лишь Пиза и Ареццо. Пизу - бывшую выходом к морю - уже затмила и "обескровила" Генуя. Так что, в сущности, оставался только Ареццо - центр всего тосканского (и даже - итальянского) движения гибеллинов, главой которого был епископ Дельи Убертини (Degli Ubertini) - священник, предпочитавший дубинку святому Распятию.
2 июня 1289 года флорентийская армия под командованием анжуйского генерала Америго ди Нарбона (Amerigo di Narbona) с подкреплением из других "гвельфских" городов Тосканы отправилась в Ареццо, дабы исстребить вражескую партию. Армия эта насчитывала 12 000 человек, среди которых был и двадцатичетырехлетний Данте.
Вражеские силы составляли 9 000 человек под командованием Дельи Убертини, а также неких Монтефельтро (Montefeltro) и Гуиди (Guidi). Они ожидали флорентийцев в долине Кампальдино. Битва состоялась 11 июня. Согласно хронике Виллани, началась она довольно плохо для флорентийцев, центральные ряды которых были смяты и разбиты. Но фланги выдержали и окружили бросившихся в эту брешь аретинцев. Эти последние потеряли убитыми около двух тысяч человек, среди которых были и епископ Дельи Убертини, трое из семейства Уберти и Бонконте ди Монтефельтро, в общем - вся верхушка командования. Среди наиболее известных флорентийцев погибли Вьери Черки (Vieri Cerchi) и Корсо Донати (Corso Donati).
Неподалеку от местечек Поппи и Биббьена до сих пор показывают ущелье, в котором, как считается, укрылся Данте в приступе паники. Но это не так. Он действительно оказался в самом центре битвы и очень рисковал. Наверняка ему было страшно (в этом он, кажется, признавался в одном из утерянных писем, в котором был и его набросок поля боя), но он не бежал. Несмотря на всю его беспредельную впечатлительность, он никогда не был трусом.
Возможно, именно при этих обстоятельствах он познакомился с Чекко Анджольери (Cecco Angiolieri), бывшего в сиенском отряде. Чекко считался "проклятым поэтом", говоря современным языком - авангардистом, приводившим в отчаяние все свое богатое, прижимистое и исключительно ханжеское семейство. Драчун и мошенник, в нем было что-то от Сорделло (которым, как мы помним, восхищался Данте), но, если Сорделло был по натуре своей придворным, Чекко был отщепенцем. Он был почти ровесником Данте, любил лишь выпивку, азартные игры и продажных женщин. Своей некрасивой и ворчливой жене он открыто изменял с простолюдинкой по имени Беккина - дочерью сапожника, которая, в свою очередь, изменяла ему с кем придется. Он спустил все свое имущество и оказался в Риме без гроша. Его долги были столь велики, что дети его от него отказались.
И все же он был поэтом, и, возможно, куда более талантливым, чем приверженцы Нового стиля. Точно не известно - встречались ли они лично с Данте, но, если встречались, то это могло случиться только под стенами Ареццо. Разумеется, они были полными противоположностями и вряд ли поняли друг друга. Но в дальнейшем Чекко посвятил Данте три насмешливых сонета, в которых упрекал его в расхождениях между "словом и делом". И, надо признать, упреки эти были вполне обоснованными.
Возвращение во Флоренцию не ознаменовалось для Данте завершением военной службы. Он участвовал в последующих операциях против Пизы и, по его собственным воспоминаниям, принимал участие и в осаде и разграблении замка Капрона.
Завершив наконец свою военную карьеру, он заболел, и именно в этот момент узнал о смерти Фолько Портинари (Folco Portinari) - отца Беатриче. Флоренция воздала щедрые посмертные почести этому знаменитому банкиру-филантропу, среди прочих благих деяний которого было и строительство больницы Santa Maria Maggiore - этой "опоры Государства". Через несколько месяцев за ним в могилу последовала и дочь Беатриче, который было всего двадцать пять лет.

Данте говорил, что смерть Беатриче убила его, и что он объявил о ней в открытом письме "Земным Властителям" (которое, впрочем, никогда не было найдено). Писал он и о том, что возмущался, глядя в окно на прохожих, которым и дела не было до случившегося горя. Но Данте видел не только бездушных прохожих. Он вспоминает и о том, что в эти горчайшие минуты он увидел в доме напротив женщину, смотревшую на него с выражением глубочайшего сочувствия. Данте преисполняется к ней благодарностью, из которой чуть позже возникает самый настоящий роман. Многие исследователи творчества Данте утверждают, что эта женщина - не что иное, как символ Философии, которой Данте утешался в тяжелые минуты. Но странным образом до нас дошло имя этой "философии" - звалась она Лизетта, и ее существование доказывается еще и тем фактом, что Данте выгнал ее, как только она пожелала занять в его сердце место Беатриче. Вряд ли он поступил бы так же с философией... После этого романа с Лизеттой он поспешно женился.
Боккаччо - первый биограф Данте - пишет, что его семейство, видя его осунувшимся, больным и проводящим ночи без сна, почти насильно женило его, чему он подчинился из-за полного упадка сил. В действительности же все было гораздо проще, о чем свидетельствует написанный в 1277 году и заверенный нотариусом акт о помолвке между двенадцатилетним Данте Алигьери и его почти что ровесницей Джеммой Донати (Gemma Donati). Акт этот был подписан - как было принято в те времена - родителями жениха и невесты. Подобным же образом когда-то женили и Гуидо Кавальканти.
Джемма принадлежала к одному из самых благородных семейств Флоренции и за ней давали неплохое приданое. Бокаччо (впрочем, известный женоненавистник) описывает ее как бездушную эгоистку, скандальную, жадную и посредственную, этакую Ксантиппу. В действительности же Джемма замечательно относилась к мужу. Она помогала ему в трудные минуты, воспитывала его детей (о которых он практически не заботился), и даже сам Боккаччо вынужден был признать, что именно она спасла и сохранила первые семь Песней "Комедии".
Ради справедливости стоит отметить, что скорее Данте обращался с ней не лучшим образом, поскольку почти сразу после свадьбы он начал вести самую распутную жизнь. Он связался с кузеном Джеммы - Форезе Донати (Forese Donati) по прозвищу Биччи, и проводил время в обществе разных Фьоретт, Виолетт и Парголетт, которых при всем желании никак нельзя назвать порядочными дамами. Это, правда, не помешало ему обзавестись довольно многочисленным потомством и с Джеммой: у них родилось два или три сына (точно их число не известно, потому как до нас дошли упоминания о Пьетро и Якопо, но некоторые источники говорят еще и о третьем сыне - Джованни) и две дочери: Антония и Беатриче (с дочерьми также не все ясно: некоторые историки пишут о них, как о двух разных людях, а кто-то настаивает на том, что это была одна девочка с двойным именем). На что жило семейство Данте непонятно. Мы знаем только, что он был приписан к Цеху Врачей и Аптекарей. Причины, по которым он избрал именно этот цех, тоже остаются загадкой. Возможно, потому, что - не выучившись никакому ремеслу - он выбрал одно наобум, просто для того, чтобы "приписать" себя к кому-нибудь. Или же (что тоже вполне вероятно) из-за того, что к этому цеху причисляли себя все те, кто пользовался какими бы то ни было химическими веществами. Джотто входил в него, потому что пользовался красками, а Данте - чернилами. В любом случае, дохода эта принадлежность к цеху не приносила, так что семья скорее всего жила на приданое Джеммы.

Следующая